Олли всегда был чертовски удачлив. Нет, серьезно, ему везло решительно во всем. Назови год, месяц и день – и в ответ он назовет десять потрясающих вещей, которые случились с ним в этот день просто потому что «так совпало». Потому что повезло. Эти удивительные случайности составляли большую часть жизни Олли – и для него это как будто бы было нормально. Он знал о том, что ему, непонятно почему, всегда везет; когда приходил на тест по теме, даже о содержании которой он не имел ни малейшего понятия, знал, что спишет или ещё как-нибудь выкрутится; каждый раз, когда попадал в безвыходную, казалось бы, ситуацию, всегда верил в то, что выход есть и знал, что если это действительно так, то какое-нибудь дурацкое, но совершенно точно невозможное без вмешательства высших сил совпадение укажет на него – просто потому, что иначе и быть не может.
Учеба, семья, друзья, материальное положение – у Олли всегда все было замечательно, во всех аспектах его маленькой среднестатистической жизни. И это у него, в два раза более худого, чем высокого, и в пять раз более бледного; у него, с его шотландским акцентом, когда волнуется, и круглыми очками по утрам и когда глаза устают от линз; у него, созданного, казалось бы, для чего угодно, для любого вида грусти и отчаяния, но только не для счастья, определенно – у него, вопреки всем человеческим законам, все было действительно замечательно. Такие как он в фильмах обычно становятся жертвами насмешек, а иногда даже и издевательств – но он сам видел такое только в тех же фильмах. Ему, кажется, повезло жить в то время, когда быть кем-то вроде него как будто бы даже модно – и даже здесь, в дате его рождения, проскакивает это «повезло», определившее, кажется, всю его судьбу. Удача – скорее первое его имя, чем второе; он сам – воплощение везения. И Олли привык к этому, он воспринимает это как должное. Иногда ему кажется, что когда ему надоест учиться и работать, он начнет на спор прыгать с крыш и пить бензин; выживать, эксплуатируя свое бесконечное везение – и этим зарабатывать на жизнь.
Иногда Олли смотрит вокруг себя и вспоминает о том, что он такой, кажется, один, что для других бесконечное везение – не есть норма. В такие моменты он спрашивает: «А заслужил ли я эту манну небесную?» В основном – у небес, но иногда – и у себя самого. А потом осознает, что вроде бы и нет, не заслужил; что если в нем и нет никакого отрицательного качества, выделяющего его среди других, то положительного – и подавно. И он чувствует несправедливость, и она противна ему, несмотря даже на то, что он всегда остается в выигрыше. К счастью, это неприятное состояние обычно длится совсем недолго: проходит немного времени, и Олли вспоминает, что он – единственный ребенок в семье, а потому имеет полное право быть бесконечным эгоистом; он повторяет это несколько раз про себя, и вскоре в нём вновь просыпается способность радоваться всем этим приятным жизненным бонусам, выпадающим на его долю, не беспокоясь о том, заслужил ли он их. И тогда ему снова становится хорошо. Вообще «хорошо» для Олли – вовсе не то, к чему нужно стремиться. Его «хорошо» – это естественное, обычное состояние, как «нормально» – для тех, кто не получает от судьбы по десять подарков в день. Олли перманентно счастлив, и ему кажется, что это никогда не закончится.
∞∞∞
Лес пахнет сыростью и старой листвой, звучит пением птиц и писком комаров. Олли любит птиц и, в особенности, слушать как они поют; он не имеет ничего против сырости и старой листвы; но комаров он просто ненавидит. Пожалуй, если бы их, да ещё и других неприятных мелочей, таких как различные многочисленные мошки, паутина везде, куда ни плюнь, и мелкие веточки, оставляющие на руках и лице тонкие длинные царапины и неизменно пытающиеся прорезать такие же прямо на зрачках, с упорством снайпера выцеливающие глаза – если бы их только не было, то он, наверное, просто обожал бы лес. Но все это есть, и поэтому, находясь в лесу, Олли не чувствует восторга – то, что он испытывает, больше похоже на какое-то приятно-равнодушное тепло; точно такое же, как когда пьешь бесконечно горячий, почти кипящий черный чай с двумя ложками сахара.
Сегодня они с друзьями ищуь ведьму. В этом лесу иногда пропадали люди, и Олли это вовсе не казалось чем-то удивительным, потому что лес был самый настоящий, огромный и дикий, и в нем совершенно точно водились волки, которые, скорее всего, и были причиной исчезновения по каким-либо причинам заблудившихся здесь людей; но среди его друзей и ровесников уже давно ходили слухи о том, что в лесу живет самая настоящая ведьма, которая похищает зазевавшихся искателей грибов и приключений, чтобы потом запереть их где-нибудь или, например, сожрать живьем. Никаких доказательств существования этой ведьмы, конечно, никто никогда не предъявлял – но два дня назад Джаред, один из близких друзей Олли, на спор отправился в лес в полночь, но вместо того, чтобы провести там следующие три часа, уже через пятнадцать минут начал яростно вызванивать всех своих знакомых и орать в трубку, не дождавшись даже, пока ему ответят, что-то о том, что он прямо сейчас видел эту ведьму. Он вернулся в город уже через час, и, немного успокоившись, собрал у себя всех, кто пожелал прийти, и начал рассказывать о том, как он сидел, спрятавшись в кустах, и как из этих кустов увидел человеческую фигуру, странно размахивающую руками – и как якобы эта фигура, заметив его, чуть ли не растворилась в воздухе. Нельзя сказать, что Джареду поверили – в основном потому, что она казалась всем существом крайне кровожадным, а он вот, видел её и даже не умер – разве так можно? Зато своей историей он пробудил в душах друзей другие, вполне конкретные чувства: любопытство, тяга к приключениям, бесконечное желание познать непознанное и изведать неизведанное. Вот так вот сразу, через два дня после этого события, пойти в лес и поискать ту самую ведьму решились только два человека из пяти присутствующих – Джареда среди них не было, Олли тоже – он не чувствовал страха, но просто это находил это действо бессмысленным, так как из всех собравшихся отнесся к рассказу друга наиболее скептично. В итоге Олли, правда, все же присоединился к искателям приключений – те напомнили ему о его невероятной удачливости, и он, решив, что все это действительно так, и, возможно, благодаря его присутствию им действительно удастся увидеть что-то интересное, согласился пойти с ними – в конце концов, немного погулять по лесу в любом случае приятно, так что даже если и выяснится, что никакой ведьмы на самом деле нет, он не шибко огорчится.
Они неспешно шли по лесу, держа курс на ту самую полянку, где пару дней назад Джаред и встретил «ведьму», время от времени останавливаясь, чтобы сфотографировать очередной кусочек леса, ничем, по мнению Олли, не отличающийся от миллиона других, из которых этот лес, собственно, и состоял. Оба его приятеля взяли с собой фотоаппараты: они жаждали раздобыть вещественные доказательства и всерьез собирались сделать с ведьмой пару кадров. Олли считал их затею совершенно, прямо скажем, идиотской. Он не верил в наличие этой самой ведьмы в принципе, но зато прекрасно понимал, что если она на самом деле есть, и если они окажутся достаточно удачливы для того, чтобы встретить её, то им, в сам момент этой встречи и ещё в течение некоторого времени, будет действительно не до фотодокументов – особенно если она действительно практикует каннибализм. Но, в любом случае, объяснять это приятелям было бы бесполезно – вот он не стал тратить на это время. Но сейчас, если честно, Олли жалеет об этом: если они продолжат фотографировать все, что видят, то доберутся до места назначения только к вечеру.
Они в очередной раз остановились, дабы заснять ещё одно дерево. Олли все это раздражает; он с нетерпением поглядывает по сторонам, с трудом удерживаясь от того, чтобы послать все к чертям и пойти дальше самостоятельно, бросив через плечо что-нибудь вроде: «Догоните». Но в какой-то момент до его ушей доносится негромкий треск – такой звук получается, когда наступаешь на сухую веточку.
- О! – скорее выдыхает, чем шепчет он, боясь спугнуть то самое, и несется в ту сторону, из которой, как ему показалось, донесся тот звук, не замечая того, что сам нещадно трещит все теми же веточками. Его приятели, с задержкой в несколько секунд, бегут следом.
Олли больше не слышит никакого треска, кроме того, который издавают его ноги и ноги его друзей, а потому, пробежав несколько метров, останавливается в нерешительности, не зная, что делать дальше. И он бы, вероятно, решил, что ему просто показалось, и вернулся бы обратно, если бы его боковое зрение внезапно не поймало ярко-желтое пятно на стволе дерева, стоящего в паре шагов от него.
- Смотрите, что за штука, – негромко говорит он, движением руки предлагая друзьям подойти поближе.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что это вовсе не пятно, а какой-то знак, нарисованный желтой краской, ещё вязкой и пахучей – стрела и маленькая лемниската.
Олли проводит по рисунку пальцем, щекотно цепляясь за кору; на коже остается желтая полоса, пахнущая свежескошенной травой. Внутри живота у него вдруг что-то сжимается – так бывает, когда сильно волнуешься.
Олли не знает, почему он волнуется. Какой-то дурацкий рисунок явно не может быть этому причиной, даже если его сделали всего одиннадцать минут назад – мало ли, кто тут ходит и что рисует – ему не жалко.
Ровно одиннадцать минут назад.
Почему-то.
Друзья что-то спрашивают у него, но он не слышит. Не слушает. И не потому что не хочет слушать. Просто не может.
Лемниската и стрела. Первое обозначает бесконечность – это он знает из уроков математики. А второе? Это та стрела, которая указывает направление, или та, которая летит из лука?
Направление.
Олли чувствует, что это то самое направление, двигаться в котором ему не стоит. Он чувствует опасность. А ещё он чувствует, что что-то тянет его туда, даже не зовет, а приказывает двигаться в том самом направлении; что оно заставит его, как бы сильно он ни хотел развернуться или хотя бы просто остаться на месте.
Чужая воля.
∞∞∞
Олли не идет – он срывается с места, он несется, как чёртов Усейн Болт, перепрыгивая через поваленные деревья и спотыкаясь о какие-то коряги. Он хочет остановиться, он думает только о том, чтобы не переломать ноги – но его телу, рвущемуся куда-то, как будто наплевать.
«Просто скажи, что мне нужно сделать, чтобы не приближаться к тебе!»
Олли с бега переходит на шаг – он чувствует, что нужное место близко. И он уже видит его – поляна, на которой камнями выложены четыре круга – один в центре и три по периметру.
Что-то говорит ему, что его место – в одном из маленьких кругов.
Потому что кому-то так надо.
Но ему очень хочется шагнуть в большой.
Олли занимает свое место и послушно замирает. Он не слышит привычных звуков леса – не слышит ветра, не слышит птиц, не слышит даже комаров. Ему непонятно – это все вокруг умерло, или это он как будто потерял слух? Прикладывая невероятное усилие, Олли неловко ударяет одной ногой о другую – и понимает, что, кажется, второе.
«И что мне теперь делать?» - спрашивает он у своего окаменевшего тела.
Но прежде, чем Олли получает ответ на этот вопрос, он замечает среди деревьев цветастую фигуру. Он почему-то чувствует себя так, как будто линзы выпали у него из глаз – фигура, приближаясь к нему, превращается просто в разноцветное пятно.
Чем ближе – тем больше. Чем ближе – тем ярче.
А потом все эти цвета взрываются.